| ПУБЛИКАЦИИ |
"Ну что, праотец, праведники в вашем городе есть?" – спросил Бог у Авраама, перед тем как начать спецоперацию по принуждению жителей Содома к добру.
Вспомнили единственного праведника в Содоме – Лота. Его с семьей эвакуировал ангельский спецназ, на остальных же пролился дождь из серы и огня.
Когда Всевышний, Мировой разум или Великий Дарвин станут в очередной раз искать людей, ради которых стоило бы спасти Землю от огненного дождя, новой пандемии или нашествия экспертов в соцсетях, им стоит заглянуть на онлайн-сервисы с анкетами актеров, ищущих подработку.
Одного кандидата на роль праведника они там точно найдут.
Знакомьтесь, ангелы, – Сергей Эненберг.
Особые приметы: театральный режиссер, педагог, драма-терапевт, сценарист.
Город – Киев. Пол – мужской. Возраст – 53 года. Рост – 160 см. Вес – 52 кг. Размер обуви – 40. Телосложение – худое. Цвет волос – седой. Тип внешности – европейский. Семейное положение – женат, трое детей. Характер – терпеливый, взрывной, благодушный, яростный. Настроения эсхатологические, квазистабильные.
В числе тех, кто повлиял на него, Сергей называет митрополита Антония Сурожского, индийского философа и поэта Шри Ауробиндо Гхоша, литературоведа Юрия Лотмана, своего мастера в театральном институте Мара Сулимова и прапорщика Вичкалова, с которым он познакомился в армии – доброго, крепко пьющего и очень честного.
За 29 лет работы Эненберг поставил 35 спектаклей – от "Бури" Шекспира до "Приключений ежика Колька Колючки..." по сказке Нестайко.
Вырастил сотни учеников, для которых он Сэр Леон – сокращение от Сергея Леонидовича.
Придумал идею и вместе с волонтерами провел четыре фестиваля альтернативного искусства и арт-терапии "Павлов-фест".
В 2008 году создал театр "Будьмо", где играют пациенты Киевской городской психиатрической больницы №1, более известной как "Павловка".
До конца октября 2020-го служил в "Будьмо" праведником на минималке. В прямом смысле слова – на минимальной зарплате согласно штатному расписанию: 4723 гривны до вычета налогов.
30 октября 2020 года он официально стал безработным, а театр "Будьмо" из раздела "Место работы" в его резюме перекочевал в раздел "Хобби и увлечения".
Мы сидим на маленькой кухне, куда время от времени забегает большая черная собака Беатриче, она же Берта.
– Одна девочка, из пациентов, подобрала её на горке рядом с больницей. И так получилось, что я взял ее домой. Тогда ей было два месяца. Собачники говорили уверенно, что по ушам и лапам – это лабрадор. Но когда выросла, стало понятно, что метис. Возможно, плод любви лабрадора и таксы, – говорит Сергей.
Беатриче заглядывает мне в глаза и пытается оценить риски – не собирается ли чужак обидеть хозяина.
Чужак задает хозяину Беатриче детские вопросы. Несколько лет назад их придумали ученики одной из рижских школ, когда их попросили спросить о чем-то у бога. Кому переадресовать их, если не Эненбергу, который на странице в соцсети честно называет своего работодателя – "Господь".
– Это не значит, что я понимаю кто такой Господь, или понимаю, что такое служение Господу, – объясняет он. – Но на вопрос фейсбука, кто твой работодатель, никакого более подходящего ответа у меня нет, и так получается, что и не было никогда.
– Зачем ты создал этот мир? Ты что, не понимал, что с ним будет такая заморочка?
– Я просто все это включил, а потом оно само закрутилось. Конечно, я что-то предполагал, но если честно, совсем не то, что получилось. Зачем включил? Просто мне было интересно. Это главное слово – интересно.
– Для чего нужна жизнь? А если она нужна, зачем люди умирают?
– Я не знаю, что думает Господь о том, зачем нужна жизнь. Думаю, он подытожит, когда все закончится.
– Как стать воспоминанием?
– Помнить себя настоящего. Тогда все поступки, которые ты совершаешь, совершаешь именно ты.
Эненберг помнит себя так давно, что уже забыл, с какого возраста.
– Я еще совсем маленький сижу на кровати у нас в квартире на Нивках. Бабушка стоит на подоконнике в косынке на голове и моет окно. Весна. Порыв ветра из окна, запах цветущих деревьев. Взметнулись занавески, бабушка поворачивается ко мне и о чем-то спрашивает. О чем, я не помню, но само переживание этого мгновения до сих пор очень яркое.
В восемь лет он прочитал повесть Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания" и под впечатлением от книги вместе с младшим братом придумывает страну Васамбанию и васамбанский язык.
В пятом или шестом классе Сергей убеждает всех, что первый раз родился в 95-м году нашей эры в Индии, обучался у какого-то мудреца, потом стал воином, сражался в войске раджи и погиб в 25 лет.
Еще через несколько лет он создает нового персонажа личной мифологии по имени Двонтидедич. Этот демон творит пустоту. Отбирает смыслы у жизни – одного человека, поколения или целой нации.
На Двонтидедича почти нет управы. Единственное оружие в борьбе с ним – детское переживание мира. Выращивание в себе ребенка и проживание каждого дня во всех его красках.
– Я был одиноким подростком, а одиночество всегда настраивает человека на переселение в мир вымысла. Мир, который внутри тебя, оказывается реальнее и полноценнее, чем внешний мир, – вспоминает Сергей.
После школы он поступает в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии.
– На первом и втором курсе я все время бунтовал, у меня были все шансы вылететь из института. Мой мастер видел, что у меня не получается осваивать законы ремесла. Я честно старался понять, чего от меня хотят, но мне было неинтересно что-то делать механистично. Я старался делать по-своему, но у меня ничего не получалось.
С деньгами было не густо, и когда не удавалось тусоваться по квартирам и комнатам друзей, он ночевал в институтской аудитории – благо, сердобольные вахтерши закрывали на это глаза.
– Наш институт находился в бывшем особняке одной генеральши. Там были здоровенные мраморные колонны, когда-то привезенные из Италии. По утрам до начала занятий, когда в здании еще никого не было, я обвязывал веревками эти колонны. Брался за веревки и тащил, уверенный в том, что у меня получится сдвинуть колонны с места.
Через три месяца после начала учебы, 7 декабря 1988 года, в Армении произошло землетрясение. Десятки тысяч человек погибли под завалами зданий, сотни тысяч остались без крыши над головой.
– Это был первый курс, очень много этюдов. И тут меня вышибло. Я ничем не мог заниматься. Ни своими этюдами, ни играть в чужих. Я отпросился в институте. Сказал, что мне срочно нужно ехать домой по важным семейным обстоятельствам. Договорился с ребятами, они мне бросили какие-то деньги, я полетел в Ереван, а оттуда – в Ленинакан.
Разрушенный город, горки камней вместо многоэтажек. На улицах штабелями сложены гробы. Ты идешь в туннелях из этих гробов, а навстречу тебе двигаются какие-то страшные мужики с огромными полубезумными глазами навыкате, выплаканными и докрасна протертыми.
Мы работали на расчистке завалов, искали людей. Два трупа из одной горки достали, два из другой, и одну живую женщину. Она высушенная была, но очень грозная, сильная. У нее на руках был мертвый ребенок, но она считала, что он жив, и когда отдавала спасателям этот сверток, страшно кричала на них, чтобы они были аккуратны с ребенком.
Восемь дней Эненберг расчищал завалы из камней и кусков бетона, прислушиваясь, нет ли под ними жизни.
Этим же он занимается и 33 года спустя. Только вместо камней, кусков арматуры и бетонной пыли – боль, под завалами которой он пытается расслышать голоса тех, кто уцелел. С помощью радара-детектора – его театра.
[BANNER1]
Окончив институт, Эненберг поработал в нескольких профессиональных театрах и понял, что до него там побывал демон пустоты Двонтидедич.
– Мне было скучно. Там не было ни насыщенности, ни силы, ни энергии, к которым я привык в нашей мастерской в институте.
А во мне нет этой штуки, которая должна пинать человека изнутри – сражайся, работай локтями, делай карьеру.
Вернувшись в Киев, Сергей придумал серию театральных проектов, посвященных культурам мира.
"Дельфы" – первая его школа-студия была связана с греческой культурой. Потом был театр под названием "Город праздничных собраний" – это одно из названий Иерусалима. Был замысел театра "Рим", театра "Медина", связанного с исламской цивилизацией, театра "Светлояр", построенного на славянской мифологии, театра "Ауровиль", названного в честь города на берегу Индийского океана, который вырос из ашрама философа, йогина и гуру Шри Ауробиндо.
– Я видел, как люди разделены. Религиозные люди с подозрением относятся к людям искусства. Люди искусства иронично относятся к тем, кто занимается духовными практиками. Ученые скептически воспринимают все, что нельзя измерить и пощупать.
Это мне казалось странным, потому что внутри себя я чувствовал соединение этого всего. Мне казалось, будет здорово построить образовательный процесс так, чтобы воспитывать людей, в которых это все было бы в единстве и гармонии.
Мне хотелось это сделать и у меня получалось. Мы со студийцами придумали субкультуру фиммигов – мифология мгновений. Многое не удавалось, но даже то, что не удавалось, становилось частью какого-то странного узора. Одни наши проекты закрывались, другие открывались, перетекали друг в друга, каждый раз мы восставали из пепла, как птица Феникс.
Как этот процесс видели его студийцы? Примерно так.
– Сергей Леонидович на репетициях в основном сидел с опущенной головой, не смотрел на сцену и на лице были гримасы страданий. Иногда он вскакивал и начинал нервно ходить, выдергивая волосы из бороды и всхлипывая. И только если на сцене начинало происходить что-то мало-мальски любопытное, он останавливался и одним глазом исподлобья поглядывал туда. Как он чувствовал, что интересное началось? Непонятно. Невероятная включенность в каждое мгновение жизни, – описывает репетиции в школе-студии "Дельфы" Юлия Фишман.
Кажется, Сэр Леон знает толк в том, как стать воспоминанием.
– Сергей Леонидович вел тогда театральную студию "Дельфы" и из-за постоянных опозданий актеров назначил штраф, – рассказывает бывший студиец Кирилл Таллер. – По тем временам внушительный, но провинившиеся актеры исправно платили.
В кубышке набралось достаточно денег, и однажды он повел нас на гору Уздыхальница неподалеку от замка Ричарда на Андреевском. Там он выступил с речью о том, что очередное испытание пройдено, а потом достал деньги, развел огонь и сжег их.
На меня это ритуальное сожжение произвело гнетущее впечатление: за эти деньги можно было вкусно поесть, напиться или купить декорации и костюмы для театра. Много чего можно было сделать с ними, но Эненберг взял и сжег их. И в этом весь он – полное презрение к мирскому и суетному ради мистических символов.
Спрашиваю у Сергея об этой истории – что за спецэффекты?
– Конечно, можно было потратить эти деньги на необходимое – купить что-то для студии. Но тогда от них возникла бы польза. Почему-то в тот момент меня это не устроило. Я тогда еще был болен идеей общины, которая должна бороться с буржуазной культурой… А вообще, если честно, я не помню, почему тогда это сделал.
Игра, которую Эненберг в начале 2000-х часто предлагал своим студийцам, называлась "Дни". Нужно было рассказать о главном в каждом прожитом дне с помощью стихотворения, рисунка, коллажа, песни, любого образа.
Прошу его вспомнить эту игру – рассказать о нескольких днях марта 2021-го. Сегодня среда – чем он занимался позавчера и вчера?
– Понедельник… Наверное, это голландский художник Ян Стен. Дары земли, собаки, хозяйки, огромные жаровни, дичь, которая висит на крюках. Трактирный праздник для желудка.
Задумывается и после паузы уточняет.
– Большую часть дня я готовил дома. Какие-то борщи, картошка с чечевицей, салаты, куры в сметанном соусе. Одно за другое цеплялось, и я не мог остановиться.
– Вторник?
– Во вторник мы репетировали с ребятами из "Будьмо". В основном это заботы, связанные с взнуздыванием себя. Что-то вроде пыточной комнаты, где ты одновременно палач и жертва. Причем жертва как нечто добровольное и осознанное.
Такое вот сознательное самосожжение, но не как конец пути, а как задача и способ перейти в следующий день своей жизни, ничего не растеряв по дороге.
Если этого не делать, жизнь утекает. Смыслы утекают из жизни, как из дырявой бочки.
Большая часть всего, что делается нами сегодня, происходит в смысловой пустыне. Это пустыня лжи – шума смысловых капканов, которыми охотится на нас пустота. Защититься от выгорания – защититься от обессмысливания мира в тебе и вокруг тебя. От вкрадчиво подступающей смерти того, во что ты веришь, того, что по-настоящему любишь.
[BANNER2]
В дверном проеме кухни появляется черная морда Беатриче. Под предлогом прогулки она настойчиво предлагает снизить градус общения и освежиться.
Самое время для армейских историй. Эненберг начинает издалека.
– Есть два магических числа, которые работают в моей жизни: 14 и 28. Это дни рождения и смерти многих близких мне людей – и людей старшего поколения, и моих учеников. В эти дни свет и тьма, зло и добро тасуются, но интенсивность событий неизменна.
На эту закономерность он впервые обратил внимание во время службы в армии.
Это было уже почти на дембеле, когда все осточертело, он не мог смотреть ни на офицеров, ни на салаг, ни на свой набор. До того были какие-то суицидальные вспышки, но к этому моменту они ушли, все успокоилось, затихло, заржавело.
В разговорах с сослуживцами Сергей как-то вскользь упомянул, что в радиобюро, где он служил, 28 углов.
Прошло несколько дней. Он сменился с ночного дежурства, позавтракал и лег спать.
Вдруг за ним приходят – прапорщик и два караульных. Разбудили и под охраной с автоматами отконвоировали в медчасть. Говорят: "Снимай ремень, вот твоя палата". Осматривается, действительно отдельная палата с одной койкой.
– На следующий день приходит замполит части, – продолжает Эненберг. – Огромный, зверского вида мужик, которого боялись больше, чем командира. Он наводил ужас одной своей внешностью. Пытаюсь встать, а он так по-отечески: "Лежите, лежите".
Подсаживается на стульчик рядом с койкой и начинает своим простуженным, прокуренным басом интересоваться, как у меня дома, женат ли, есть ли у меня девушка, не обижает ли меня кто. Я отвечаю, что все нормально, девушки пока нет, никто не обижает.
После долгой паузы он говорит: "Ну хорошо, а вот вы говорили сослуживцам, что в вашем радиобюро 28 углов. Как это объясните?"
Отвечаю: "Товарищ подполковник, но их действительно 28. Я могу вам начертить план".
Черчу точный план радиобюро. Говорю: "Давайте считать". А там маленькое помещение, как эта кухонька, желоба для проводов и стена ломаная. Считаю – 14 углов.
Он говорит: "И? А почему вы говорили, что их 28?"
"Разрешите доложить, товарищ подполковник. Каждый угол – это же и внешний угол, и внутренний. Значит, общее число углов 28".
Он долго и как-то тяжело на меня смотрит и спрашивает: "Так у вас все в порядке?"
После этого меня на всякий случай продержали еще десять дней в медчасти, приглядывались.
– А вот эта история про 28 углов, она о чем на самом деле? – спрашиваю у Эненберга. – О том, что кажущееся нам безумием может оказаться чем-то другим?
– Да, например, скрытой от нас частью реальности, которую мы из-за своей неподготовленности в этот момент просто не в состоянии воспринимать.
Беатриче начинает тихо поскуливать, всей своей черной мордой выражая невыносимую тяжесть бытия.
– Эта история про 28 углов действительно обладает смысловым объемом, но не уверен, что серьезного жанра. В любом случае тебе виднее, – подводит итог Эненберг.
[BANNER3]
"Драгоценный дар. Выболивание боли в одном действии с эпилогом" – так назывался спектакль театра Эненберга "Годо", посвященный памяти погибших на Майдане в 2014-м.
Выболивание боли – самое короткое и точное описание того, что происходит в клубе "павловской" больницы уже 13 лет.
В следующий раз мы встречаемся с Сергеем именно здесь – среди инсталляций, рисунков, коллажей, фигурок из глины, созданных пациентами больницы и артистами театра "Будьмо".
Идет репетиция. В большом зале студийцы обкатывают сцены будущих спектаклей. Все происходит как бы само собой, при этом понятно, в чьих руках сходятся все нити.
Эненберг принимает своих студийцев такими, какие они есть, без заигрывания и снисхождения. И уводит с территории боли туда, где не существует ни нормы, ни отклонений от нормы – на территорию творчества.
– Ты немного не так все это воспринимаешь, как-то слишком экзистенциально, – говорит Сергей, когда я прошу объяснить, каково это, постоянно находиться в эпицентре боли. – Это как у врачей или у священников: боль – то, с чем ты всегда рядом. Но это не то, что тебя постоянно грызет и уничтожает. И тебе нужна жизнестойкость, чтобы быть эффективным.
В нашем театре сейчас человек двенадцать, разного возраста, с разными диагнозами и разными судьбами. Некоторые сильно разрушенные. Темные периоды у них чередуются со светлыми, вдохновение перетекает в кризисы, кризисы в госпитализации, госпитализации заканчиваются и можно дальше жить, во что-то верить, формировать жизнь, проживать этот хаос. Творчество защищает их души от ненависти и безверия, сохраняет сознание ясным, по-детски живым и открытым для чудес.
Прошу актеров "Будьмо" рассказать, зачем им театр.
"Это территория, где можно расслабиться и чувствовать себя более свободно".
"Это любовь, которая не ставит условий и ничего не требует взамен".
"Раньше я говорила, что жизнь меня бьет по голове разводным ключом, а теперь – скрипичным".
Сергей убежден: смысл арт-терапии не в том, чтобы раздать пациентам краски, бумагу и сказать "рисуйте!", а в том, чтобы создать и поддерживать пространство, где люди чувствуют, что они кому-то интересны. Что их услышали и им ответили. Именно им, а не какому-то непонятному шуму.
"Я услышал тебя". "Услышать друг друга". Иногда штампы речи сбрасывают панцирь и остается только буквальное значение слов.
Рассказывает Полина Кельм, которая знает Эненберга больше восемнадцати лет. Когда-то она занималась в одной из его театральных студий. Много лет спустя узнала, что он работает с пациентами в психиатрической больнице, и поняла, что хочет снять об этом документальный фильм. Снимала четыре года – по нескольку раз в неделю.
– Это был концерт, где выступали актеры театра "Будьмо" – пациенты больницы. В разгар концерта Сергей заметил, как один из зрителей поднялся со своего места в зале и хочет что-то сказать.
Сергей подошел к нему и помог выйти на сцену. Это был Коля Король. Он выговаривал всего несколько фраз, и его понимали только те, кто с ним давно общался.
Сергей представил его залу. Коля начал читать стихотворение в микрофон. Нельзя было разобрать ни слова. Это были какие-то ритмические звуки, не оформленные в слова. Когда он дочитал, Сергей взял микрофон и сказал, что сейчас переведет нам то, чего мы не смогли расслышать.
"Это было стихотворение о любви и о весне внутри каждого человека. О том, как каждый день Коля чувствует красоту мира и говорит о ней. Неважно, что мы не можем расслышать это, потому что иногда слова нам мешают. Но мы можем уловить все в музыке стихотворения".
Зал начал аплодировать. Коля застенчиво улыбался, кланялся. Подошла медсестра и помогла ему вернуться на место. Сосед по креслу похлопал его по плечу и тоже улыбнулся.
Спустя какое-то время Коля умер. Но это его стихотворение до сих пор живет в моей голове. Хотя я не могу вспомнить ни одной строчки.
[BANNER4]
История каждого актера театра "Будьмо" могла бы стать сюжетом отдельного фильма.
Виктору Борисовичу – 70. В больнице с конца 1990-х. В прошлом военный летчик, прошедший войну в Афганистане. В "Павловку" попал на грани самоубийства. Лечился и возвращался домой, а потом оказался в больнице как в своем новом доме – в добровольном плену, не желая травмировать своими проблемами близких.
В театре с первых месяцев его существования. Начинал как художник. Лепил из пластилина бесконечных женщин и музыкантов любимых рок-групп, раскрашивая их разноцветными лаками для ногтей. Делал работы из еды, расквашивал мыло, погружал туда остатки пищи, украшал больничным мусором.
Были работы концептуальные – те, что связаны с самолетами. На блюдечке в расквашенном мыле десять белых колпачков фломастеров. В середине – оранжевый. Между колпачками капельки кетчупа. Работа посвящена терактам 11 сентября 2001 года в США.
Еще одна работа. В расквашенном мыле крылышко жареного цыпленка. Вокруг крылышка рассыпано много черного перца. Это о трагедии на Скниловском аэродроме во Львове.
Петр. Ему около 40. Художник и аниматор. Пишет сценарии мультфильмов – иногда короткие, иногда похожие на эпос. Делает огромное количество эскизов, сам монтирует фильмы, озвучивает их разными голосами, создает музыкальное оформление. Пишет портреты своих знакомых и любимых литературных героев.
Еще одна его страсть – палеонтология.
В большом мире Петр чувствует себя неуклюжим и одиноким. Ему не хватает друзей, любви и внимания к его работам.
Анатолий. Художник. Долго болел, был пациентом "Павловки". Потом работал трудинструктором в больнице. У него здесь была своя крохотная мастерская. В спектаклях не играл, но участвовал в вернисажах. В театр приходил часто, здесь же хранил свои работы.
3 ноября 2020 года Сергей Эненберг пишет на своей странице в соцсети.
"Жил последнее время наш художник Анатолий Юсичев на улице. Тяжело жил: без крова и пищи. Голодал, промерзал, заболел. В четверг вечером пришел в театр. В тяжелейшем состоянии, чудовищно выглядел, с опухшими руками. Много раз в последние дни падал на улице, теряя сознание. Жуткое дыхание – скорее всего пневмония.
В ночлежке, где он обретался после того, как выписался последний раз из стационара, подняли цену с 800 грн до 1400. А у него пенсия 2000 грн. Он ушел оттуда. Жил где-то недалеко, в разрушенных домах. Накормили, переодели.
Когда мы попросили главврача больницы – он сразу дал добро на госпитализацию. В приемном отделении измерили температуру: 39. Нас с больным очень долго держали в предбаннике, ведя переговоры с какими-то сущностями по телефону. Положили в 14-е отделение. Мы сопровождали его к дверям.
Вчера узнал, что он умер. Да, он был болен, и да, он был бомжом. И да, это художник, чьи работы украшают более половины отделений больницы. Доброе утро, планета людей!"
А еще через несколько недель Сергей напишет текст, где число восклицательных знаков зашкаливает.
Он о втором этапе медицинской реформы в Украине, которая урезала финансирование психиатрических больниц и фактически свернула всю реабилитационную работу с такими пациентами.
Под раздачу попал и "Будьмо", превратившись в театр-невидимку.
Мудрый новозаветный праведник в этом тексте превращается в яростного старозаветного пророка.
"Наше общество можно назвать сегодня обществом открытых возможностей для пациентов психоневрологических стационаров. Ни газвагенов, ни крематориев, ни инъекций синильной кислоты! Просто денег мало в стране. Их экономить надо. А где предлагаете их сэкономить? На ком? Сейчас пока немного сэкономим на тех, кого жалко меньше всего.
Пока сэкономим. А потом напишем новый закон про защиту прав человека, пусть даже самого пропащего! Уже много написали, конечно, и так, но нам не жалко!! Честно! Вот говорят, что сейчас Министерство здравоохранения разрабатывает программу сотрудничества с Министерством социальной политики! Дайте только срок! Пандемийку победим, экономику поднимем, и все будет тип-топ.
А пока эти бесполезные для общества люди могут все равно жить как в Европе: СВО-БО-ДНО! А не торчать взаперти, в грязных и нищих психушках, с коварными психиатрами, жестокими санитарами, под дурманом страшных лекарств! Пусть живут и умирают среди нас как свободные люди!
Мы готовы даже на риск пойти, что кто-то из них кого-то из нас зарежет без спросу в каком-то там припадке. Мы и сами, если честно, с радостью половину из нас самих перерезали и передушили бы! Но – туда-сюда – воспитание там, и припадков нет".
В отличие от профессиональных реформаторов, для которых любая трансформация – это светлое будущее, таблицы и графики, мир праведников устроен несколько по-другому.
Для них "щепки" из пословицы "лес рубят – щепки летят" имеют лица и имена – Виктор Борисович, Петя, Анатолий, Лена, другая Лена, Ира, Миша, Зоя, Володя, Даниил, Лидия, Виктория.
– Я все время на какой-то странной дороге, – говорит Сергей. – Это похоже на сюжет картины "Слепые" Брейгеля. Мы движемся, не очень понимая куда. И кто такие мы – тоже вопрос.
Мы ли это, или я один. Или я – это и есть цепь слепых на бездорожье, и этот "я-мы" куда-то двигается, и у него, вроде бы, что-то получается, и он почти пришел. Но тут какое-то бревнышко – и все падают друг за другом.
У кого-то ссадины и шишки, кто-то уже не может держаться в этой цепочке слепцов и падает в канаву, и там, хлебнув болотного яда, уплывает в небо, и эта часть моего "я" погибает.
Дорога Эненберга – попытка преодолеть силу тяжести мира, находясь внутри этого мира.
– Одно из упражнений для актеров называется "Я – птица". Оно учит, как телу найти опору в воздухе, чтобы оттолкнуться от него и преодолеть гравитацию, как двигаться, что сделать с воздухом, чтобы уплотнить его и можно было на него опереться.
Три тысячи лет назад Эненберг вызывал бы дождь в пустыне, обличал идолопоклонников, получал пищу из клюва птиц и в порядке исключения был бы взят на небо живым – мертвых душ там хватает и без него, как и на Земле.
Пять веков назад в Европе его сожгли бы на костре, увидев, как он работает со своими актерами. Сжигали и за более невинные вещи.
Полвека назад в Союзе его судили бы за тунеядство.
Сегодня мир стал гуманнее, позволяя человеку быть любым: сволочью, пустым местом, ковид-диссидентом, праведником, святым – какая разница.
Праведники и святые в отличие от остальных вышеперечисленных сущностей во все времена существовали за свой счет – за чей же еще? Нет пока грантовых программ институциональной поддержки святых, даже Сорос не додумался.
А вот профессиональная работа с людьми с особенностями психического здоровья и интеллектуального развития, в цивилизованном мире обычно востребованная и оплачиваемая.
С конца октября прошлого года Эненберг – волонтер в театре "Будьмо". Его штатная должность завклубом "Павловки" ликвидирована вместе со ставкой – даже символической. Все остальное без изменений. Репетиции продолжаются – три дня в неделю плюс "горячая линия" поддержки своих студийцев.
В поисках подработок он заполняет анкеты на интернет-сервисах с базами данных артистов – рост, вес, цвет глаз, обхват груди, размер обуви. Пункт о достижениях в борьбе с демонами, своими и чужими, в этих анкетах не предусмотрен.
Иногда ему везет – перепадают роли в эпизодах сериалов. Герои преимущественно безымянные: религиовед, польский следователь, эксперт по оккультизму, скупщик в ломбарде, коллекционер, нотариус. Ролей праведников в этом списке нет – не самый востребованный персонаж в сериалах.
Я прошу Сергея составить резюме, адресатом которого был бы его работодатель, указанный на странице в соцсети, – Господь.
[BANNER5]
Тишина в ответ становится почти материальной – как воздух, на который можно опереться, чтобы взлететь.
Опыт.
– Я живу, воспитываю своих детей и своих учеников. Больше никакого опыта нет.
Навыки.
– Я умею обниматься, умею согревать, умею заботиться, иногда умею делать красиво, чтобы кого-то порадовать.
Коротко о себе.
– Я был слаб, и многое не удалось из того, что должен был сделать. И если я пока не заслужил покоя, то решился бы на новую драку – в этом мире или в каком-нибудь еще.
Идея новой драки уже в воздухе, притом что и театр "Будьмо" остается с ним. Сергей объявил о новом проекте – "Странствующий балаганчик маэстро Адоцкуса". Это волонтерский театр, который будет играть спектакли в детских домах и интернатах по всей Украине.
В новое приключение Сергей возьмет с собой главные магические предметы, собранные им за 53 года. Все они помещаются в небольшой докторский саквояж из реквизита его театральной студии. Мягкая игрушка – собака из валенки, колокольчики, блокноты с дневниковыми записями, коллажами и рисунками, фотографии семьи и учеников.
И Матросик – глиняная фигурка лысого человечка в полосатой майке, который смотрит вверх, немного наклонив голову. Стоит погладить его по лысине, решение приходит, будто из его головы.
А еще с ним можно советоваться и, если повезет, услышать ответ на детский вопрос, для чего нужна жизнь.
Михаил Кригель, УП